Кровь и кастаньеты |
|
|
|
Чтобы ни случилось в этом городе,
во всем можно обвинить разбойников и списать на их поимку казенные средства. Потому если бы разбойников в наших краях не было, их стоило бы придумать |
 +++
+++
| |
|
бычок Дон Карлос, горделивый искуситель тореадоров. Он приносит удачу игрокам! |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Кровь и кастаньеты » Кордоба и окрестности » Постоялый двор с таверной "Золотая подкова"
Здесь можно снять комнату на час или остановиться на месяц, заказать простой ужин или изысканное блюдо, но главное - найти или купить почти все, чего по закону быть не должно – запрещенные товары, наемного убийцу, чужие секреты…
Добро пожаловать, сеньоры!
Отредактировано Матео Вега (2015-01-04 09:06:36)
Начало игры
Колокольный звон всегда тревожит души, даже если это души безгрешных агнцев, а в душу Матео этот звук привносил безмятежность, но вовсе не потому, что Вега был самым прилежным прихожанином. Хотя, слыша звон, Тео быстро, по привычке перечеркивал себя крестным знамением, шепотом прося защиты и помощи, но, не особо веря, что будет услышан. Слишком темными делами ведал он, чтобы Господь позволил себя впутать в покровительство таким грязным тайнам.
Чужие тайны, чужие слезы, боль, жажда мести – сколько всего прячется в людях под их плотно запахнутыми камзолами и тяжелыми плащами. Зная это, сложно стоять среди них на мессе, пытаясь проникнуться важной глубиной момента. На втором ряду от аналоя щеголеватый вельможа истово крестится после каждого «амэн» священника, а Матео помнит, как столь же истово блестел этот взгляд из-под полумаски, когда делался заказ на убийство любовника женушки. В купеческих рядах Вега видит еще одного своего заказчика – тот явился, даже не скрывая лица, купить ядовитого настоя из Египта, такого, чье действие не определит ни один врач.
Молитвы, вперемежку с грязными мыслями… И только Матео оставался безмятежен – он был честен с самим собой и Богом. Как священник, являясь посредником, ведет людей к Господу, выслушивая и отпуская их грехи, так и Вега знал обо всех преступлениях, оставаясь к ним не причастным.
Обычно день в его заведении просыпался еще до того, как рассвет начинал выдавливать солнечными лучами ставни на окнах. Нанятая на хозяйство Тереза, хваткая молчаливая тетка средних лет, отправлялась на рынок, прихватив с собой одну из служанок, оставляя вторую разводить на кухне суету с разжиганием очага. Вега же поднимался, когда слышал, как трогалась повозка, везущая женщин на рынок. Он приоткрывал занавеску и стоял темным силуэтом в проеме окна своей комнаты на втором этаже, всматриваясь в предрассветный сумрак, ловя невесомые минуты покоя. Уже через час двор закипал жизнью, как котелок над очагом - пузырьками. Ранние постояльцы требовали завтрак, первые прихлебатели норовили получить перед работой миску каши, сдобренной ложкой топленого масла. Неторопливая обыденность… которую Вега ненавидел, ибо она выедала его привычную к скитаниям душу и тешила только надежда на то, что вот-вот скрипнет дверь и, стараясь слиться с привычной публикой, явится неприметный человек – слуга очередной знатной особы, попавшей в затруднительное положение и желающей получить одну из опасных услуг, которые владелец «Золотой подковы» оказывал, как обманчиво казалось со стороны, по щелчку пальцев.
«Целую Вас, мой дорогой отец
И Господу благому уповаю
На скорое свиданье с Вами здесь,
Под сенью отчих виноградных лоз...»
Проснуться с колотящимся под горлом сердцем – постой, мгновенье! Дай насладиться ровной вязью строк, что вывела рука любимца-сына!
Нет пытки злее и ужасней, чем пребывать в неведеньи о том, кто руку приложил к кончине сына, кто посмел лишить отца душевного покоя, кто жизнь прервал отрады родительского сердца столь жестоко, в расцвете молодости самой? Так просыпаться каждый раз и мучаться от мысли, что убийца живет себе своею жизнью, быть может, он учтиво раскланивается при встрече в церкви, лица не пряча и в глаза сочувствия слова роняя лживо. Напрасно говорят, что месть сладка: горчит она на языке и точит душу, но как же страстно ждет рука вонзить в убийцы грудь клинок фамильной шпаги! Но сначала, злодея ждет свидание в подвалах – о, там давно уже готово и пыточное ложе, и различные орудья, дабы нечестивец сполна прочувствовал отцовскую печаль и боль всех этих лет. Немало средств потратил герцог на услуги всевозможных соглядатаев, шпионов, собирая по крупицам свидетельства последних часов жизни сына, он с радостью отдал бы все богатства тому, кто показал бы на убийцу, но увы. Наверное, сам дьявол был замешан или персона, столь черная душою, что повелитель тьмы ему благоволит и покровительствует в злых деяниях. О, столько золота осело в мошнах священников, что можно было бы построить башню, упирающуюся в лазоревые небеса вершиной из желтых кругляшков монет, но, судя по всему, Господь остался глух к молитвам или прелаты не совсем чисты на руку.
И тут удача! Стало вдруг известно, что последний раз юнца видали в окрестностях развалин замка, что мутным образом принадлежат цыгану. Как отпрыск благородной крови туда попал? Что он там делал? Уж не табор ли руку приложил к погибели аристократа? Быть может, он какой цыганской девице являл в ночи свое благоволенье, а эти дикие и темные людишки за то лишили его жизни?
Здесь надо разобраться. И хозяин замка, баро Шандор, бумагу получил, где вежливо и высокопарным слогом приглашался на местный постоялый двор для разговора тет-а-тет с персоной некой, пожелавшей инкогнито остаться. Согласие получено и номер Камило верным снят, проверен на предмет путей отхода (если беседа вырвется из-под контроля и кровь прольется) и две закутанные в черные плащи фигуры, дождавшись темноты, прибыли к месту встречи.
Устроившись в углу, под прикрытьем тени, так что лишь седина в свечи неверном свете тускло серебрится, Дон Алберто замер в ожиданьи. Монолитно-неподвижная фигура и только пальцев игра с перстнями выдает душевное волненье.
Офф:
«Ох уж эти благородные доны. Что у них на уме – поди, разбери. А какие словечки? Что твой епископ, на проповеди. А ведь дело может не стоить и медяка, а гонору на целый реал. Что ж, чико, посмотрим, зачем я тебе понадобился», - прежде чем свернуть лист бумаги, полученный, около обедни, из рук расторопного служки, баро помял его, поднес к носу и даже откусил уголок, пробуя на зуб. Сплюнув на пол разжеванную бумагу, цыган удовлетворенно хмыкнул, размашисто шлепая ладонью по ляжке. На витиевато расшитом позументе черных кюлот, остался жирны отпечаток пятерни.
- Розита, нинья, убери курочку, - ладонь нехотя оттолкнула глиняную миску, с остатками недоеденного каплуна. – Принеси мне кафтан, рубаху и красный кушак, да не забудь начистить сапоги, - отерев ладони краем цветастой шали, Шандор подмигнул расторопной девчонке, подгоняя молодую игривую кобылку ласковым шлепком по крупу.
Когда шуршание многочисленных юбок стихло, выражение лица цыгана поменялось. Бесшабашная улыбка сменилась молчаливой серьезностью. Он продвинул ближе резную шкатулку, с кованными уголками и аккуратно вложил свернутую трубочкой записку. Она осела между векселями, письмами и долговыми расписками, найдя новый приют и ожидая своего часа. Подобные мелочи всегда сберегались до срока. Кто знает, что за цену имел клочок бумаги, высшего качества, чуть пропитанный запахом марокканских благовоний, с двумя рядами чернильных завитушек, приглашавших на встречу с неизвестным сеньором. На такое свидание следовало подготовиться. Звонко щелкнула отлаженная пружина дедовского подарока, без которого баро не выходил из дома.
«Жаль, что не доел птичку. А ведь этот каплун из породистого курятника будет», - натянув глубже широкополую черную шляпу, цыган перебросил через плечо край запыленного плаща, наблюдая за двумя тяжеловесными фигурами у входа. Пальцы невольно поправили край кушака, расправляя бахрому, чуть прощупывая в складках невидимые контуры ножа. Подмигнув трем соплеменникам и кивком указывая на бычков, которых следует пасти, Шандор скрылся в соседнем переулке и, обойдя смердящую кучу мусора, перемахнул через ограду, направляясь к заднему входу в таверну. Уж что-что, а парадные двери не всегда гостеприимны для хитанос.
Расторопный хозяйски мучачо, тихо ойкнул, но крик приглушила ладонь, зажавшая губы, с которых вот-вот бы сорвался крик:
- Тихо, ниньо, тихо. Не узнал? – повернув голову мальчика так, чтобы тот увидел нарушителя спокойствия, баро подмигнул слуге, ослабляя хватку. – А ну, показывай, ниньо, где тут ждут гостей, - толчком направляя Джакомо к выходу кухни. Паренек оказался смышленым, но куда смекалистее был Матео, пославший пацана нести караул у черного входа. Уж кто-кто, а Вега знал, цыганскую хватку и не желание светиться у порога.
Просчитав три дюжины ступенек, цыган встретился с удивленной физиономией слуги загадочного дона. Бедолага был так ошеломлен внезапным появлением гостя, что не успел дернуть за железное кольцо ручки, скромно украшавшее дверь.
Цыган вошел без стука, тихо и мягко, не смотря на высокий рост и внешнюю неповоротливость. О его появлении доложил скрип дверных петель. Притворив дверь и прищурившись, как ночной зверь, Шандор вгляделся в полумрак, различая темный силуэт в углу.
- Мое почтение, благородный сеньор, - указательный палец, приподнял край шляпы, а спина натужно прогнулась в легком поклоне. – Чем могу быть полезен, досточтимому дону? – губы растянулись в улыбку и обнажая край золотой фиксы, приглушенно блеснувшей в свете свечей.
Отредактировано Шандор (2015-01-10 22:40:40)
При появлении главы цыган неслышно хрустнули костяшки пальцев и отпустило напряженье струною выпрямленный стан, утратил остроту ореховых глаз взгляд, что вспарывал клетушки полумрак холодною и режущею сталью.
- Прошу, сеньор, присядьте, правды нет в ногах. – Изящный жест рукой и тон речей, достоинства сдержанного полный, наглядно подтверждал догадку баро о непростом происхожденьи визави. – Здесь вам ничто не угрожает, даю вам слово чести.
Подавшись чуть вперед, ладонями обжав колени, чтоб не дрожали пальцы, выдавая охотничий азарт и нетерпенье, дон взглядом встретился с цыганом, нисколько не боясь быть узнанным. Лицом к лицу он никогда не брезговал и не боялся встречаться ни с врагом, ни с другом. Рассматривая собеседника, что, несомненно, был противником достойным, мужчина успокаивал свое волненье – всего лишь миг и он, возможно, конец положит тем души терзаньям, что мучали его годами.
- Полезны, - эхом повторив, губ пересохших участь облегчил, к бокалу потянувшись и в вино, тягучее и терпкое, как кровь, их окунув, - должно быть, вы много видели сеньор, и тайны многие храните. – Сжав кубка тонкий стан, край перстня по стеклу царапнул, морщинку углубив между бровей. – Простите мне мое волненье, беседа нелегка, когда в нее, замешаны и чувства, и сомненья. Известно ль вам, - продолжил дон вновь пригубив вина и сквозь стекло рассматривая благородный напиток потемневшим взглядом, - о некоей дуэли лет так семь назад, что вблизи замка вашего свершилась? Там юноша погиб, потомок доблестного рода... Лусио. – Горечью стекло с напоенных вином размякших губ то имя, что для сердца любо. Волнение тисками сжало грудь и боль утраты раскаленным стержнем с иезуитской пыточной неспешностью пронзила внутренности, выжигая весь воздух из легких. Имя, которое в отчаяньи бесплодном он столько раз произносил над гробом. Имя, что в стынущие губы в подвальном хладе в мольбе адресовали распятию – молитва тщетна и камень розою не обратится, не встанет мертвый из могилы... и губам осталось только имя.
- Скажите же, сеньор, что знаете о той дуэли, вознагражденье будет щедрым. Мне нужно имя этого убийцы и, как человек происхожденьем знатный, в долгу я не останусь, вот, держите. Задаток, - перстень массивный, золотой, с кровавым камнем, на стол меж собеседниками лег, вальяжно соблазняя тусклым боком в искусных завитушках дорогой резьбы.
Отредактировано Дон Алберто де Торрес (2015-01-10 23:42:52)
Словно разгоняя напряжение, замершую темноту рассеял голос. Фигура, укрывающаяся в тени колыхнулась, подаваясь вперед, навстречу свету, давая цыгану рассмотреть лицо собеседника. Призрачный свет свечи отразился на бледной коже и затрепетал на высоких скулах. Белый высокий воротник усиливал аристократическую бледность и подчеркивал благородную выхоленность лица.
Да, письмо не обмануло, намекая на родовитость писавшей руки.
Шандор хотел улыбнуться, понимая, как верна была догадка, но сдержался. Многолетний опыт научил осторожности и сдержанности. Гордыня господ занятная игрушка, как и фортуна.
Принимая приглашение, цыган повторил поклон. Место притулить зад нашлось быстро. Табурет будто ждал, что его оседлают или был намеренно поставлен на нужное место расчетливой рукой.
Что бы там ни было, баро сел, снимая шляпу, подтверждая простым незатейливым жестом, что он готов слушать, принимая приглашение. Ведь не зря позвали. Многие высокородные доны кичились своей честью, а как наступало время измазаться дерьме, предпочитали искать чужие руки, способные без брезгливости и чванства разгрести свежую кучу, случайно оказавшуюся под ногами.
Сеньор говорил, а цыган слушал и слушал внимательно. Не зря, в босоногом и сопливом детстве, он внимал множеству историй, от старых легенд, рассказанных бабкой, до виртуозной брехни, сочиненной в одночасье и умело проданной за правду. Истории забавляли, но рассказ мужчины, казался сумбурным и странным, сотканным из тысячи эмоций и сомнений.
Пожалуй, баро ожидал иного, а когда на стол лег перстень, правая бровь легко поднялась вверх. Красивая побрякушка играла заманчивыми переливами света, но мужчина не потянулся к ней, хоть и подметил чистоту камня. Дорогая плата подразумевала большую услугу.
«Мальчик?.. Лусио?.. Дуэль в замке?..», - цыган напрягся, стараясь сообразить и припомнить события, сроком давности в почти десяток лет. «Так кто же этот идальго и…, что он от меня хочет», - ладонь потянулась к бронзовой подставке подсвечника, приподнимая тяжелую металлическую ножку и давая свету четче осветить очертания дона.
Удовлетворив любопытство, цыган опустил свечу. Взгляд снова вернулся к награде.
- Досточтимый сеньор, - баро начал медленно, будто прощупывая загулявшего в кабачке бродягу, - я много видел, в своей жизни…, еще больше слышал, но, если бы я много говорил, по мне бы давно отпели заупокойную, - ладони сложились лодочкой, в молитвенном жесте, будто выражая горячее желание вознести воззвание Господу. – Господин, плата достойная, но…, чтобы выполнить то, что вы от меня просите, я должен узнать ваше имя и имя…, того молодого сеньора. Еще лучше, опишите его, дабы избежать ошибки. В тех развалинах, что вы называете моим замком, много знатных господ скрещивали шпаги и…, я боюсь, что может выйти промашка, после чего, плата не будет стоить и медяка, - разговаривая, Шандор пытался сообразить, кем или чем был тот юноша для этого мужчины. Братом, сыном, любовником? Зачем так дорого платить за прошлое? Стоит ли плата фамильной безделушки? Одно было понятно, собеседник нервничал, на возможное высокородное происхождение убийцы. Становиться между двух разъяренных быков не рискнет ни один тореро. Дельце оказалось весьма щекотливым, да таким, что заставило баро призадуматься.
Отредактировано Шандор (2015-01-11 22:06:14)
Цыган слова ронял, как капли ртути с языка. Срываясь вниз, они дробились, рассыпались на мелкие осколки, утекая сквозь щели половиц. Дон видел, что собеседник не совсем открыт и честен с ним, что, в общем-то, понятно, но... в то же время вынуждало досаду испытывать и раздраженье.
- Я вам лицо свое открыл, чего же боле? – Толкнулись брови в барьер морщинки, что не давала им соединиться, а губы выстроились в тонкую прямую щитадель, что пропускала слово неохотно. – Вы иль лукавите, твердя, что я вам незнаком, иль ваша слава делового человека не столь правдива, как меня в ней убеждали.
Ну право слово, не сотня герцогов в Кордове проживает, да и не все на милостыню так щедры, к тому же, кому как не цыганам знать о всех, кто ласков а кто зол, кто щедр кто скопидом, кто женщин любит а кто предпочитает им вино и стук костей, что могут за мгновенье иль вознести из нищеты, или в нее низвергнуть.
- Лусио, сын мой. Старший. – Господь свидетель, с каким трудом дались ему слова, ведь это равносильно тому, как каждый раз заросшую уж было рану открывать и мучаться от боли. – Он юноша красивый, благородный, но так же хрупкий, нежный как цветок, что рос в оранжерее холим и лелеем, в любви и неге.
Любовь и грусть легко прочесть возможно было и в голосе и в жестах, в том, как губ касались холеные персты, как трепетали веки, как мелкими морщинками улыбка расплескалась в глаз уголках.
- Довольно этого, коль вы и впрямь так профессиональны, как восхваляет вас молва. – В кулак сомкнулись пальцы, ударяя в подлокотник кресла так неосторожно, что бокал упал и надломился в ножке, багряной лужицей пролив вино на пол. – Клянусь, коль сыщете убийцу сына, я златом вас осыплю и своим благоволеньем. А если помешаете или обман какой задумаете неприглядный – я изничтожу род ваш, вырву с корнем, чтобы ни семени, ни маленькой пылинки не осталось. Даю вам слово чести.
Под звон летящих осколков, цыган склонился ниже, на сколько позволяла сидячая поза и развел руки в стороны.
- Как я смею лукавить, благородный сеньор. У меня и в мыслях не было, поддеть Вашу Светлость. Все дело в том, господин, что мне, не так часто доводилось видеть вас, тем более близко, - медленно разгибая хребет, Шандор, тем не менее, вполне заинтересованно и уверенно посмотрел в глаза де Торресу. Слова герцога не были блефом, уж что-что, а обремененные властью идальго, умели держать слово и с такими лучше не шутить. А кто шутил то? Баро привык проверять просителей тайных услуг, дабы не сожалеть о роковой ошибке. Он не врал, говоря, что не умел удовольствия находиться в столь тесной компании одного из влиятельнейших жителей Кордовы.
Пусть Шандор и удостоверился в именитости искателя тайной встречи, но спешить давать согласие не стоило. Нужно было прикинуть и подумать, во что выльется герцогская «ласка». Просчет мог дорого стоить не только баро, но и всему клану хитанос. Глава отвечает за всех и, дилемма выбора угнетала.
- Лусио…, Лусио…, красивый и благородный…, - пальцы обхватили подбородок, цепляя колючие столбики отросшей щетины. На лице отразилось глубокое раздумье, будто мысли старались перенестись за пределы памяти. – Хрупкий и нежный, - пробормотал баро, напрягая складки у переносицы, становясь похожим степного стервятника. – Давненько это было, мой сеньор. Так сразу и не вспомнить. Вам бы обратится раньше…, - но, перехватив недовольный взгляд де Торреса, хитанос тряхнул косматой головой. – Я не говорю, что дело гиблое. Любая мышь найдет дорогу к сыру, если его не съела крыса. Не спешите. Кажется я припоминаю юного господина, но…, я боюсь ошибиться, а ошибка может дорого стоить моим людям, - цыган и правда напрягся. Щекотливое положение требовало тщательного подхода.
Стараясь пробудить память, он потянулся к кувшину с вином. Багряная струя, переливаясь в свете свечи, тягуче наполнила бокал. Большой глоток освежил глотку, но цыган не оторвался от пойла, пока не увидел толстостенного полупрозрачного дна. Крепленый портвейн просветлял память лучше любой молитвы.
Семь лет назад… Да, как раз два года прошло, как они переселились в Кордову и год, как руины замка стали достоянием хитанос. Молодой, красивый и нежный – набором подобных качеств мог похвастаться не каждый кабальеро. Видел ли Шандор такого юношу среди бесшабашных сумасбродных идальго, решивших поиграть в корриду с судьбой?
«Лусио…, Лусиано…, Лу?..» - образ нарисовался, вот только… Баро помрачнел. Он вспомнил молодого идальго, выхоленного и утонченного, которому больше подошла бы к лицу юбка и корсет, чем кушак и кюлоты. Но, как ни странно, хорошенькая мордашка не мешала юнцу управляться с клинком. Впрочем, смазливое личико привлекало восторженные взоры не только молоденьких цыганок. Шандор и сам с интересом наблюдал за юношей, но интерес был платонический. Кажется, сердце молодого де Торреса билось чаще от других взглядов. Он приходил на развалины в компании приятеля. Не нужно было слыть мудрецом, чтобы догадаться, что, по крайней мере, один из сеньоров неровно дышал в столь тесной компании. Впрочем, кажется, был еще один воздыхатель, которого цыган помнил смутно, однако…
Освежив бокал, хитанос задумчиво посмотрел на герцога, не зная, как он воспримет подобную новость. Интересно, а была ли эта «новость» новостью для любящего отца?
Чуть отодвигаясь на стуле и прощупывая и прощупывая контуры бандельеро, цыган предупредительно напрягся, начиная заход издалека:
- А вы знаете, Ваша Светлость, что у вашего сынка был друг? Я ни на что не намекаю, Святой Лука мне свидетель, - при упоминании святого, хитанос перекрестился, целуя нательный крест, - ... но, сдается мне, их связь была больше, чем дружба.
Отредактировано Шандор (2015-01-17 18:48:53)
Вы здесь » Кровь и кастаньеты » Кордоба и окрестности » Постоялый двор с таверной "Золотая подкова"
