Мария Луиса повела бровью, но улыбнулась. Слова Олега возбудила в ней религиозное умиление, хотя в этот момент она смотрела не на него, а на его дочь. Остановила на ней долгий, пытливый взгляд. По мягкости линий и выражения лицо девушки было лицом европейки, но под сверкающей волной рыжих волос давало непостижимое сочетание зноя и нежности. Ее вполне женственная, без впечатления хрупкости, фигура веяла свежестью и весельем ясного тела. Она была не ниже баронессы.
- Не всегда хорошо, что восхищение женщиной переходит в область религии, - ответила Мария Луиса маленькой, беззастенчивой исповедью, произнося ее с грациозной простотой молодой матери, нашептывающей засыпающему ребенку сны властелинов. Ее улыбка, которая все еще не с ходила с губ, была двусмысленна, хотя ни лишена равновесия, и полна скрытого обещания. Касаясь догматов церкви, она всегда предпочитала обороняться мимикой, жестами, но никак не словами. Ведь те, в самом плохом своем случае, могли перелетать среди людей нервной и угрюмой тревогой, злобным испугом, сдавленным, змеиным шепотом, и с ядом, забирающимся в голову.
Когда Олег подошел ближе, чтобы продемонстрировать шкатулку и кинжал, ребенок на руках Марии Луисы раскрыл свои глаза, раскрыл маленькие пальцы и заплакал. Слезы неудержимо покатились по его круглому перепуганному лицу.
- Ну, тише, тише, - заговорила баронесса, накрывая щеку малыша теплой ладонью. Грусть, любовь и стеснение всегда наполняли ее, когда она прижимала мальчика к груди, где сердце говорило другое, чем язык, привычно отражающий условные формы отношений и помышлений. Сейчас эта знатная дама, чье лицо и фигура, казалось, могли отвечать ледяным молчанием огненным голосам жизни, дама, чья красота увлекала, так как в ней чувствовалось женственное притяжение, - эта дама, наедине со своим сыном, сделалась простой матерью, наговорившей любящим, коротким тоном те самые сердечные пустяки, какие не передаются словами - их сила в чувстве, не в самих них. И когда это произошло, мальчик успокоился и снова заснул.
- Боюсь, что именно с этим кинжалом ребенок моего мужа покинет фамильный дом и проникнет за золотые ворота моря. С ним, задыхаясь, попробует водку, и с ним же, на купанье, с замирающим сердцем, с двухсаженной высоты, прыгнет в воду головой вниз, - рой смутных, ласковых идей мелькнул в ответе Марии Луисы, она выпрямилась, и в думающих глазах отразился блеск, как у человека, смотрящего на огонь.
- Поэтому меня гложет мысль не о компаньонке, а о воспитателе, который научит Федерико выносить беспокойный труд с решительным напряжением воли, а его неумение заменит ему привычкой. Увы, я всего лишь женщина, которая не сделает из мальчика мужчины. И хоть мой муж и хотел, чтобы его сын прожил жизнь по заранее составленному плану и умер так, чтобы и его портрет мог быть повешен на стене без ущерба фамильной чести, - я опасаюсь за осуществление этого плана, - спокойно проговорила баронесса де Паскуаль. Впрочем, прежде чем заговорить, она помолчала - единственно из желания обдумать предложение Олега.
- Твоя дочь поступит ко мне служанкой. Это не обсуждается, - Мария Луиса машинально взглянула на дочь кузнеца, продолжавшей быть тихой и скромной, но с тем особенным выражением хитрой бойкости в глазах, какая присуща сельским девушкам.
- Скажи мне, ты девственница? - спросила она, впрочем, не настаивая знать подробности.